На пиру мы с Георгом сидим рядом, смотрим на сестру, она, конечно, подле короля.

Он не спрашивает, завидую ли я. Ответ слишком очевиден, не стоит даже задавать вопроса.

— Никакая другая женщина с этим не справилась бы, — шепчет он. — Уж больно ей хочется усесться на трон.

— Мне ничего такого не хотелось, — отвечаю. — С самого детства только об одном мечтала — чтобы про меня не забыли.

— Ну, дорогая, пора расстаться с мечтой. — Брат может позволить себе подобную искренность. — Про тебя забыли до конца твоих дней. Мы оба теперь просто пустое место. Если мне чего удастся добиться, то только по ее милости. А тебе вообще не о чем и беспокоиться. Она будет единственной Болейн, о которой узнают люди. Ты — навеки пустое место.

Опять это выражение — „пустое место“. Слова брата будто выпускают из меня горечь, я смеюсь:

— Может, это и неплохо — быть пустым местом.

Мы танцуем допоздна, а потом Анна отсылает всех придворных дам, кроме меня.

— Я иду к нему, — заявляет она.

Ей не нужно объяснять, что она имеет в виду.

— Ты уверена? Вы все еще не женаты.

— Кранмер не сегодня-завтра станет архиепископом. Я отправляюсь во Францию вместе с королем, он настаивает, чтобы меня принимали как королеву. Он дал мне титул маркиза и земли. Я больше не могу говорить „нет“.

— Боже мой, тебе ведь и самой хочется! — Я вдруг поняла: ей тоже не терпится. — Полюбила его наконец?

— Нет, конечно. — Она просто отмахнулась от такой смешной мысли. — Но я его столько времени держу на расстоянии вытянутой руки, что он почти сошел с ума, и я вместе с ним. Я сама так от него завожусь, от всех этих ласк и объятий, уже готова лечь с последним конюхом. Он мне торжественно пообещал. Я почти сижу на троне. Я должна пойти к нему сейчас, сегодня же.

Я налила ей воды в кувшин, пока она мылась, согрела полотенце.

— Что ты наденешь?

— То платье, в котором танцевала. И мою новую корону. Я хочу прийти к нему как королева.

— Лучше бы тебя проводил Георг.

— Он сейчас придет, я ему уже сказала.

Она вымылась, забрала у меня полотенце. Тело в свете камина и свечей прекрасно, как у дикого зверя. В дверь тихонько постучали.

— Открой ему, — приказала Анна.

Я помедлила, она уже надела нижнюю юбку, но больше на ней ничего нет.

— Давай открывай, — упрямо повторила она.

Я пожала плечами, открыла дверь. Георг в ужасе отшатнулся, увидев обнаженную грудь сестры, темную, распущенную гриву волос.

— Входи, — беззаботно кивнула она. — Я почти готова.

Он, по-прежнему потрясенный, бросил на меня вопросительный взгляд, вошел в комнату, уселся в кресло у камина.

Анна, держа корсаж у груди, повернулась спиной к брату — зашнуруй. Он поднялся на ноги, принялся продергивать шнуровку крест-накрест в дырочки. Каждый раз, когда рука касалась ее кожи, я видела — она закрывает глаза, наслаждаясь этими нежными прикосновениями. Лицо Георга потемнело, он мрачно выполнял приказ.

— Что еще? — спросил он. — Завязать шнурки на ботинках? Почистить обувь?

— Разве тебе не нравится меня ласкать? — Голос такой дразнящий. — Я и королю гожусь.

— Ты и для борделя годишься, — резко бросил он. — Надевай плащ, коли готова.

— Но скажи, меня всякий захочет, да? — Она уставилась ему прямо в глаза.

Георг помедлил с ответом.

— Зачем ты меня спрашиваешь? У половины придворных дрожат коленки, едва они тебя завидят. Чего еще тебе надобно?

— Мне все надобно, — ответила без улыбки. — Я хочу, чтобы ты, Георг, сказал прямо тут при ней, при Марии, что я лучше всех.

Он тихо рассмеялся.

— А, вечное соперничество, — проговорил он медленно. — Анна, маркиз Пемброк, ты самая желанная и самая богатая в нашем семействе. Обошла нас обоих. Скоро обойдешь и наших достопочтенных папашу и дядюшку — можешь этим гордиться. Чего тебе еще надобно?

Она вся сияла, пока он говорил, но при последнем вопросе сникла, словно от страха, должно быть, вспомнила проклятия женщин на рынке, крики мужчин: „Шлюха“.

— Я хочу, чтобы все это знали.

— Ну, что, отвести тебя к королю? — деловым тоном осведомился Георг.

Анна взяла его под руку. Я увидела, как напряглось ее тело, как она улыбнулась брату.

— Ты, наверно, не прочь отвести меня к себе в спальню?

— Если хочешь пойти на плаху за кровосмешение — пожалуйста.

Она игриво хохотнула:

— Ну ладно. Тогда к королю. Но помни, Георг, ты мой придворный, как и все остальные.

Он склонил голову и повел ее. Я слышала их шаги, сначала в парадной зале, потом на лестнице. Подождала, пока хлопнула дверь. Подумала, Анна, верно, впрямь хочет все на свете. Ее ожидает ночь с королем, а она медлит, чтобы еще разок помучить родного брата.

Она вернулась на заре, в одежде полный беспорядок. Георг привел ее обратно, мы вместе раздели Анну и уложили в постель. Она слишком устала, не в силах даже вымолвить и слова.

— Итак, дело сделано? — спросила я, когда она закрыла глаза.

— И не раз, осмелюсь заметить, — отозвался брат. — Я ждал прямо под дверью, пытался поспать в кресле. Пару раз за ночь они меня будили криками и возней. Дай Бог, теперь появится наследничек.

— Ты думаешь, он точно на ней женится? Не устанет от нее теперь, когда своего добился?

— Месяцев на шесть их хватит. Теперь, когда она и себе кое-какое удовольствие доставила, может, подобреет к нему, а заодно — о Боже — и к нам.

— Если она будет еще добрее к тебе, окажется в твоей постели быстрее, чем в королевской.

Георг потянулся, зевнул, лениво улыбнулся мне с высоты своего немалого роста.

— Она просто с ума сходила от желания, а девать его было некуда. Ну прямо распирало ее, а теперь поуспокоится. Дай Бог, появится ребеночек в животе, кольцо на пальце и корона на голове. Vivat Anna! Славно потрудилась — дело наконец сделано.

Анна все еще спала, и я подумала — если пойти в покои к дядюшке, наверно, удастся повидать Уильяма. В замке царила утренняя суматоха, на подходе к кухне громоздились повозки с охапками хвороста, грудами древесного угля, корзинами фруктов и овощей с рынка, молоком, мясом, кругами сыра с окрестных ферм. В дядюшкиных комнатах — обычная суета большого хозяйства. Служанки метут полы, прибирают в парадных комнатах, поварята закладывают поленья в камины, раздувают почти потухшие угли.

Дворяне на службе у дядюшки живут в маленьких комнатенках прямо рядом с парадным залом, солдаты спят в оружейной. Неизвестно, где Уильям. Я прошла в зал, кивком поздоровалась с парой придворных, притворилась, что пришла повидаться с дядюшкой или с матерью.